Малайсийский гобелен - Страница 14

- Но я могу загримироваться, приклеить бороду, замазать черной краской зубы и сделать все остальное, что ты хочешь. Кого ты назначил на роль принца?

Он пожевал нижнюю губу и сказал:

- Понимаешь, это, как бы сказать, пробное, рискованное мероприятие. Мы все рискуем, принимая в нем участие. Я не могу позволить себе нанять более одного профессионального актера, которым и являешься ты. Твой внешний вид и репутация помогут нам. А на роль принца я планирую одного из парней, работающих в моей мастерской, не лишенного достоинств молодого человека по имени Бонихатч.

- Бонихатча? Этого типа с желтыми усами? Но у него же нет опыта игры на сцене. Он просто твой ученик.

- Для пьесы, которая будет воспроизводиться через заноскоп, актерской игры практически не потребуется. Бонихатч хороший человек, я полагаюсь на него. У меня должен играть Бонихатч, это решено.

- Ну, ладно, а другие?

- На роль госпожи Джемимы, которая пленит, очарует принца, я найму белошвейку, живущую в этом же постоялом дворе. Ее зовут Летиция Златорог. Она будет счастлива работать за скудное жалованье. История ее семьи очень печальна - типичный пример социальной несправедливости. Ее дядя - мой друг, друг бедности. А маленькая Летиция довольно красива, в ней чувствуется достоинство.

- А какой же яркий цветок, сочетающий талант и красоту, выбран тобой на роль принцессы Патриции? Он улыбнулся мне неподвижным ртом.

- О, я полагал, что ты сам раскроешь эту тайну. Увы, успех нашего предприятия зависит в огромной степени от моего хозяина. Поэтому нас эксплуатируют. Чтобы удовлетворить его прихоть, и лишь только поэтому, роль принцессы Патриции будет играть Армида Гойтола. Меня утешает, что она не уродлива.

- Армида в роли Патриции... Вы, конечно, знаете, что мое искусство это моя жизнь. Для меня сюрприз, что Армида, с которой я едва знаком, также будет участвовать в вашей драме. Но, несмотря ни на что, я согласен работать с вами ради созданного вами нового чудесного жанра.

- Если ты явишься сюда ровно в 8 утра, меня это устроит. В этом случае у нас будет достаточно времени для разговоров. Давай пока сохраним наше предприятие в тайне. Воздержись от хвастовства, если можешь.

Я сделал любопытное открытие - старики типа Бентсона, как правило, не становятся мягче, если с ними говорить откровенно. Складывается впечатление, что они подозревают тебя в неискренности. Эта черта проявлялась и в моем отце. С людьми же своего возраста всегда можно найти общий язык.

Но на следующее утро, когда я появился перед Бентсоном, он был корректен и вежлив. На завтрак для меня был приготовлен толстый кусок хлеба с кровяным пудингом. Старик даже выдал мне из собственного кармана полфлорина авансом за мою будущую работу. Я помог Бентсону, его жене и Бонихатчу загрузить тележку необходимыми вещами. На ней разместился заноскоп, тент, несколько пар сандалий, костюмы. Когда мы заканчивали погрузку, подъехал истинный хозяин. Из кареты вышел сам великий Эндрюс Гойтола.

Атлетическая фигура Эндрюса Гойтолы источала достоинство, движения его были величавы, а крупное спокойное лицо напоминало поблекшее море. К его панталонам у колен были пристегнуты оборки из цветного шелка. Белые шелковые чулки гармонировали с легкими лаковыми туфлями. Короткие волосы охватывала серая бархатная лента. Он неторопливо осмотрелся.

Я поклонился. Бентсон отсалютовал и произнес:

- Мы уже все погрузили, господин, и уезжаем.

- Я так и предполагал.

Гойтола достал из серебряной табакерки щепотку нюхательного табака, поднес к ноздрям и направился через двор к нашему заноскопу. Я напрасно надеялся, что меня представят. Этого не последовало. Меня утешал лишь вид его дочери Армиды, которая грациозно появилась из-за кареты. Ее сдержанность, возможно, объяснялась присутствием отца.

Армида не выказала удивления от того, что я буду играть вместе с ней в драме "Принц Мендикула", скорее, ее больше интересовало собственное платье.

Как и ее отец, Армида была разодета по последней моде. На ней было "простое", открытое на груди платье светло-голубого цвета с длинными, облегающими рукавами, которые чуть-чуть не доходили до прекрасных запястьев. Когда она ступала, краешек ее лодыжки ласкал взор. Вокруг Армиды распространялся аромат чудесных духов. Какой же она была красоткой! Армида была дочерью своего отца, но черты, которые у Эндрюса были скорее свиноподобными, в Армиде поистине вдохновляли: особенно светилось ее лицо, когда она, улыбаясь, произнесла:

- Вижу, что пока еще за вами не захлопнулись двери монастыря или казармы.

- Благословенный упрек.

Погрузка повозки счастливо завершилась, в нее впрягли двух черных длинноухих буйволов, которые воспринял это с неудовольствием - с их губ слетала пена. Мы двинулись в путь. Кто-то уселся в повозку, кто-то шел рядом. Отец и дочь Гойтолы вернулись к карете. Бонихатч объяснил, что мы направляемся во дворец Чабриззи, на другой берег реки Туа, и что наша пьеса будет поставлена там.

Дворец семейства Чабриззи располагался в поразительно красивом месте, недалеко от Мантегана, где проводила дни своей замужней жизни Катарина. Дворец был построен на гранитном основании гряды рыжевато-коричневых гор и надменно возвышался над городом.

Мы въехали в заросший сорняками двор. Около замысловатого в архитектурном плане фонтана играли уличные мальчишки. Со всех сторон на нас смотрели непроницаемые окна. Справа над крышами громоздились горные утесы.

Мы разгрузили повозку и расставили декорации на каменные плиты. Из кареты вышла Армида. Эндрюс Гойтола остался сидеть в карете, затем дал знак кучеру и, не говоря никому ни слова, отбыл.